Шеррилин Кеньон - Танец с дьяволом [Зарек и Астрид]
— Она может умереть только по их воле.
— Не только, и ты это прекрасно знаешь. Даже Судьбы не всевластны. И, уверяю тебя, если твой бешеный пес прикончит их любимую младшую сестренку, они придут за твоей головой!
Продолжать не требовалось. Оба понимали: если Артемида лишится головы, мир, каким мы его знаем, превратится в куда более неприятное и опасное место.
— Пойду поговорю с Оракулами.
— Вот это правильно. Иди. И подумай еще вот о чем: может быть, пора тебе отправиться за Танатом и самой вернуть его домой?
Она надула губы.
— Я богиня, а не служанка! Я не бегаю по поручениям!
Эш придвинулся к ней вплотную. Воздух между ними дрожал и потрескивал, насыщенный их энергией и едва скрываемыми эмоциями.
— Всем нам порой приходится делать то, что мы считаем для себя унизительным. Помни об этом, Артемида.
Он развернулся и отошел к окну.
— Ты, Ашерон, продал себя за медный грош, но это не значит, что я должна поступать так же!
Он застыл, не оборачиваясь: злые, жестокие слова Артемиды пронзили его сердце. На кончике языка его уже вертелось проклятие.
Но на сей раз Артемиде чертовски повезло, Ашерон сдержал свой гнев. Вместо проклятия он проговорил холодно, тщательно выбирая слова:
— На твоем месте, Арти, я бы молился о том, чтобы ты никогда не узнала свою истинную цену. Но, если Танат убьет Астрид, — спасти тебя не смогу даже я.
Глава 12
Зарек сунул телефон в карман и бросил взгляд вниз, на спящую Астрид. Неплохо бы и ему отдохнуть. Но он слишком взвинчен, чтобы спать.
Закрыв люк, он спустился вниз.
При виде Астрид, безмятежно спящей на его парке, на него нахлынули страшные воспоминания.
Он видел себя — в крови, дыму и пламени. Видел объятые огнем хижины, лица людей, искаженные болью и страхом. Ощущал всепоглощающую ярость. Он убил их — тех людей, которых должен был защищать!
Убил…
Злой смех эхом отдался в его голове. Взор заволокло алой пеленой.
А Эш…
Зарек напрягся, пытаясь вспомнить. Почему он не помнит того, что случилось в Нью-Орлеане?
И еще раньше — в его деревне?
Ни одного связного воспоминания. Все какие-то клочки, обрывки. Словно тысяча элементов головоломки, который он должен сложить воедино.
Он мерил шагами тесное подземелье, тщетно стараясь вызвать из памяти прошлое.
Текли часы; Зарек бодрствовал, прислушиваясь в ожидании звуков, выдающих приближение Таната. Около полудня усталость взяла над ним верх, и он прилег рядом с Астрид.
Сам того не желая, обнял ее, притянул к себе, вдохнул легкий нежный запах ее волос.
Закрыл глаза, и мысленно взмолился о том, чтобы небеса послали ему спокойный сон…
Безжалостная рука толкнула Зарека вперед. Его привязали к столбу для порки, стоящему посреди двора. Сорвали с него изодранный, заплатанный пеплос. Его тощее нагое тело, покрытое шрамами, теперь было обнажено, и мужчина и два мальчишки, пришедшие сюда, чтобы его помучить, со злорадными улыбками взирали на него.
Ему было одиннадцать лет.
Братья Марк и Марий стояли перед ним со скучающими лицами. Отец неторопливо разматывал кнут.
Зарек напрягся, слишком хорошо зная, какая острая боль обожжет сейчас его тело.
— Пори его сколько хочешь, отец, — упрямо проговорил Марий, — а извиняться перед Максимиллом я не буду! И как только встречу его в следующий раз, скажу то же самое!
Отец остановился.
— А что, если я скажу тебе, что этот жалкий раб, твой брат? Быть может, тогда ты его пожалеешь?
Мальчишки покатились со смеху.
— Этот ублюдок? Да в нем нет ни капли римской крови!
Отец шагнул вперед. Схватил Зарека за волосы, вздернул его голову, чтобы братья взглянули в его изуродованное лицо.
— Уверены, что он вам не родственник?
Смех оборвался.
Зарек замер, не в силах даже дышать. Сам он всегда знал, кто его отец. Вспоминал об этом каждый раз, когда другие рабы толкали его, пинали, плевали в его похлебку, не осмеливаясь выместить свой гнев и ненависть на его отце и братьях.
— Что ты такое говоришь, отец? — воскликнул Марий.
Отец с силой ударил Зарека лбом о столб и отпустил его волосы.
— Я его отец. А мать его — любимая наложница вашего дядюшки. Думаете, почему его мне подбросили?
Марий скривил губы:
— Он мне не брат! Я еще согласен считать братом труса и неженку Валерия, но этого…
Он подошел к Зареку и присел, стараясь заглянуть ему в лицо.
Не в силах отвернуться, Зарек зажмурился. Много лет назад он выучил, что взгляд в лицо хозяина влечет за собой суровое наказание.
— А ты что скажешь, раб? В тебе есть римская кровь?
Зарек покачал головой:
— Ты мой брат?
Зарек снова замотал головой:
— Значит, мой благородный отец солгал?
Зарек замер, сообразив, что снова попался в ловушку. В ужасе он начал рваться из опутавших его веревок. Бежать, бежать — куда угодно, лишь бы подальше от того, что сейчас начнется!
— Так что же? Мой отец солгал? — допытывался Марий.
Зарек отчаянно замотал головой.
Но было поздно: кнут, просвистев в воздухе, обрушился на его обнаженную спину.
Зарек проснулся в холодном поту. Сел, тяжело дыша и дико озираясь вокруг, словно опасаясь увидеть рядом отца и братьев.
— Зарек!
На спину ему легла теплая, нежная рука.
— Что с тобой?
Он не мог ответить: в мозгу его проносились воспоминания. С тех пор как Марий и Марк узнали правду, и до того, как отец отдал Зарека с доплатой работорговцу, в жизни его не было ни единого спокойного дня. Чего только не вытворяли братья, чтобы отплатить Зареку за это позорящее их родство!
Жизнь его превратилась в ад.
Самый последний нищий был счастливее его — бесправного, безгласного, всеми презираемого мальчика для битья!
Астрид, сев, обвила его руками.
— Ты дрожишь. Тебе холодно?
Он молчал. Знал, что должен ее отстранить, — но понимал, что сейчас не сможет обойтись без угешения. Он нуждался в сочувствии.
Ему нужен был кто-то, кто сказал бы ему, что он, Зарек, все же чего-то стоит. Что ему нет нужды стыдиться и ненавидеть самого себя.
Прикрыв глаза, он прижал Астрид к себе и положил голову ей на плечо.
Астрид, пораженная столь необычным для него жестом, погладила его по голове и крепче сжала в объятиях. Прижала к себе, как ребенка, даря ему утешение и покой.
— Расскажешь мне, что случилось? — тихо спросила она.
— Зачем? Это ничего не изменит.
— Затем, что я хочу знать, Зарек. Хочу тебе помочь. Если ты мне позволишь.
Он ответил так тихо, что она едва разобрала его слова:
